Часть HI
цветах нет жизненной силы, нет той прелести, которую мы так ценим в скромном полевом букете...
Всегда хочется прикоснуться к настоящей истории. Надо не упу­скать возможности встречаться с историческими местами и людьми, что-то знающими из прошлого, что-то умеющими сказать о нем, надо стараться увидеть то, что было когда-то.
Встреча с прекрасным
В конце 40-х годов ректором Московского энергетического инсти­тута была В.К. Голубцова, жена ГМ. Маленкова — в то время второго человека в партии и в государстве после Сталина. Она была простой, энергичной женщиной, много сделавшей хорошего для развития на­шего вуза. Изредка она посещала общежитие, расположенное в Ле­фортово. В этот период процветал студенческий клуб. Для студентов проводились концерты самых ярких, знаменитых в то время артистов, выступления поэтов и писателей, выставки художников с небольшим количеством картин. Это давало представление о художнике, а главное, прививало хороший вкус, позволяло встретиться с прекрасным прямо в студгородке в Лефортово. Я часто посещал этот клуб и даже кое-что фотографировал.
Однажды на афише студенческого клуба появилась фамилия И.С. Козловского, популярность которого наряду с С.Я. Лемешевым была в то время фантастической. Разумеется, я с фотоаппаратом ока­зался в зале в первом ряду. Сначала Козловский пел русские и украин­ские песни, исполнил арию Ленского и что-то еще из своего оперного репертуара. Пел он вполголоса. Микрофоном оперные певцы в то время не пользовались. Это я позднее узнал, что он берег свой голос и поэтому не очень его напрягал. Сделав несколько снимков, я стал вслушиваться в характерный тембр голоса Козловского, который невозможно было перепутать ни с чьим другим. А дальше произошло чудо. На сцену вы­несли два стула. Козловский присел, аккомпанировал ему на гитаре A.M. Иванов-Крамской — виртуоз, у которого опальная в то время гитара превращалась в оркестр. И вот Козловский запел:
Я встретил вас — и все былое В отжившем сердце ожило; Я вспомнил время золотое — И сердцу стало так тепло...
Случайнуе встречи и
Исторические прогулки
В каждом из нас живет история, каждый связан с ней через родителей, окружающую обстановку, через памятники и памятные места, через книги и многое другое, что нас объединяет в единый народ. Мы сами в той или иной степени являемся участниками исторического процесса и поэтому не можем оставаться равнодушными к истории. Кроме материальной пиши человеку нужна также пища духовная. Нам нужны положительные эмоции, мы посто­янно испытываем жажду новых впечатлений.
Иногда мы проявляем к истории простое любопытство, а иногда она вызывает всплеск эмоций и переживаний... Дубов растет много, но именно одному конкретному просил поклониться И.С. Тургенев из Парижа. Он единственный в мире и сохранился до сих пор. И если вам дорог Иван Сергеевич своей проникновенной прозой о русской природе, о душе русского человека, то вы не будете равнодушным, находясь возле этого дуба. Он связывает нас с прошлым, он дает пред­метную конкретную связь времен, связь, окрашенную чувственными волнениями. Эти сильные переживания дают эмоциональный заряд, снимающий стрессы и оздоравливающий нашу психику, которая в этой динамичной жизни современного мира перегружена «черте чем».
Конечно, человеку нужны эмоции от встреч с настоящей жизнью. Есть цветы живые, с цветовой гаммой, каким-то своим ароматом, свой­ственными только этому цветку. И есть искусственные цветы, может быть, даже красивее своих живых прототипов. Но в искусственных
104
6-2—195
105
Искреннее и задушевное исполнение, артистическое умение соз­дать впечатляющий образ любви, хорошие сценические данные дуэта создали тогда в зале волшебную атмосферу встречи с прекрасным.
Это возвышенное откровение человека сопровождалось минорной проникновенной музыкой. Все это не могло не заворожить. Тогда пора­зили откровенность и лиризм, с которым пел наш великий тенор о люб­ви, о вечных ее страданиях. И это на фоне советских мажорных песен звучало как что-то новое об общении человеческих душ. Уже потом, много лет спустя, мы узнали целый пласт высокой музыки, называемой русским романсом, и то, что проникновенные слова этого романса, принадлежавшие большому русскому поэту XIX века Ф.И. Тютчеву, имели реальную основу. Стихи написаны уже на склоне лет и связаны с воспоминанием о яркой любви, вспыхнувшей у 20-летнего Тютчева к юной красавице Амалии (их первая встреча произошла в Германии). Именно она вызывает в памяти поэта стихотворные строки, в которых говорится про «время золотое» из самого раннего поэтического по­священия Амалии:
Я помню время золотое, Я помню сердцу милый край: День вечерел, мы были двое; Внизу, в тени, шумел Дунай.
А тогда голос Козловского с его характерным тембром звучал про­никновенно нежно, перехватывая дыхание:
Так, весь обвеян дуновеньем Тех лет душевной полноты, С давно забытым упоеньем Смотрю на милые черты...
Козловский даже как-то преобразился, в его голосе появились новые краски. Он пел о новой встрече поэта на водах Карлсбада через 40 лет. Встреча была случайная. Оба были уже не молоды. У каждого из них за плечами сложная личная жизнь, полная потерь и глубоких переживаний. И вот чудо... Новая встреча с Амалией обожгла устав­шее сердце поэта, всколыхнула в нем прежнее прекрасное чувство. Элегический настрой романса сменился подлинным мажором первой любви, пронесенной через всю жизнь. Козловский проникновенно за-
106
канчивал исповедь поэта под звуки гитары, усиливавшей драматизм воспоминаний.
Как же можно было сохранить чувство к юной Амалии, чтобы через столько лет сказать:
Тут не одно воспоминание, Тут жизнь заговорила вновь, И то же в вас очарованье, И та ж в душе моей любовь!..
Помню, что я испытал сильное эмоциональное потрясение. Скорее, оно было вызвано удивительной гармонией слов, музыки и исполне­ния. Все-таки тогда, в юности, я, наверное, не понимал глубокий смысл этих строк, передающих пронзительное признание в любви. Да и в со­ветской поэзии того времени не было места возвышенной любви. Нам ведь внушали, что должен быть «вместо сердца пламенный мотор». Весь смысл услышанного дошел до меня позднее, когда стали доступ­ны стихи Ф.И. Тютчева. Какие же пласты человеческих переживаний долгие годы строительства социализма были скрыты от нас!
Но где-то в подсознании этот образ возвышенной любви у меня сохранился надолго. Для меня он чувствуется и в поэтическом открове­нии А.С. Пушкина «Я помню чудное мгновенье...» Та же доверительная личностная интонация, то же почтительное обращение к любимой женщине, тот же ореол неосуществившейся мечты, что выражается и в строках «Я встретил вас...».
P.S.
С высоты прожитых лет я невольно возвращаюсь к этим строкам, когда приезжаю в Карловы Вары, бывший Карлсбад. Этот всемирно известный курорт известен и как музей российской культуры. Здесь были Гоголь, Тургенев, Вяземский, Достоевский, Чайковский, А. Тол­стой и другие.
Бродя по городу, я пытаюсь представить, где могла произойти та случайная встреча Ф.И. Тютчева и уже пожилой баронессы Крюденер. Воображение рисует разные варианты. Может быть, на городской на­бережной вдоль горной речки? Может быть, в салоне какого-нибудь санатория, где проходили музыкальные вечера? А может быть, у какой-нибудь из колоннад, вокруг которых и тогда прогуливалась курортная публика, потягивая из фарфоровых изящных кувшинчиков целебную минеральную воду?
6-2*
107
Все это игра воображения.... В действительности же, Карловы Вары из респектабельного в прошлом курорта стали вполне доступны широким кругам туристов. Русская речь сейчас слышится повсюду. Днем соотечественники принимают ванны местных источников, фото­графируются с вечно веселым Швейком, скупают богемский хрусталь. А вечером пьют чешское пиво или бехеревку, смотрят российские теле­визионные программы или просто гуляют по городу.
Как известно, Карлсбад не стал последней точкой в отношениях поэта и баронессы Крюденер. Весной 1873 года Амалия приехала к Тютчеву, уже находившемуся на самом краю жизни, чтобы в послед­ний раз повидать его на этом свете... и проститься.
По-видимому, каждый хотя бы раз испытал необыкновенное со­стояние, которое называется любовью. Но далеко не каждый сумел пронести в памяти ее ореол через всю жизнь и был бы способен вос­торгаться прошлыми чувствами.
Романс в исполнении И.С. Козловского помог понять, сколь зага­дочно это «явление природы» — любовь между мужчиной и женщиной, эти вечные страсти, страдания и мгновенное счастье от чувственного соприкосновения человеческих душ.
Дом Достоевского
Известно, что с 1854 по 1859 годы Ф.М. Достоевский отбывал в Се­мипалатинске ссылку после сибирской каторги за участие в петрашев-ском кружке. По пути на Семипалатинский полигон, где проводились испытания советского ядерного оружия, необходимо было пройти «отстойник» в городе Семипалатинске на улице Урицкого, 47, с оформ­лением пропуска. В очередной самостоятельной поездке на полигон возникла пауза с получением пропуска на железнодорожную станцию «Конечная» — так тогда официально назывался город на Иртыше, где находилась войсковая часть № 52605, осуществлявшая организацию ' всего комплекса испытаний ядерных зарядов на полигоне.
И я вспомнил про Достоевского, про то, что где-то здесь он отбывал ссылку. Рано утром пошел искать места, связанные с ним.
Долго бродил по городу. Русские жители изредка еще как-то ре­агировали на мой вопрос о месте проживания писателя в этих краях. Но каждый раз меня направляли то в одну сторону, то в другую, иногда прямо противоположную предыдущему направлению. Так продол­жалось несколько часов под знойным летним солнцем центрального
108
Казахстана. Пыльные окраины города. Малейший ветерок окутывал клубами серого облака, но я упорно искал дом Достоевского. Наконец, пожилой, опрятно одетый мужчина, в прошлом, как потом выясни­лось, учитель литературы, взялся провести меня к цели моей «экс­педиции». Приняв на себя роль экскурсовода, он начал рассказывать о прошлом.
После четырехлетней каторги Достоевский был переведен на по­селение в Семипалатинск, где тогда стоял армейский батальон. Сюда он был зачислен рядовым. Достоевский радовался даже такой сво­боде. Сибирская каторга многому его научила и сильно повлияла на дальнейшую жизнь. «Записки из Мертвого дома» во многом навеяны внутренним состоянием Достоевского того периода. Кстати, эти запи­ски частично написаны в Семипалатинске. Фактически, по-видимому, каторга привела к изменению его мировоззрения. Я слушал с большим интересом и хотел понять истоки трансформации бунтаря, участника кружка петрашевцев в великого писателя Достоевского.
Наконец, мы подошли к дому Достоевского. Это был темный пя­тистенный бревенчатый сруб, стоящий на высоком каменном цоколе. Фанерная дощечка говорила о том, что это и есть то, что я так долго искал. Внутрь зайти не удалось — дом был закрыт. Сам факт памяти о Достоевском в этом пыльном, знойном Казахстане меня глубоко тронул. Я предложил моему проводнику продолжить беседу где-нибудь под крышей ресторана. Он охотно согласился, найдя во мне благодарного слушателя.
И вот уже за столом рассказ о писателе продолжился.
Из армейской казармы Федор Михайлович перешел на поселение в частный дом. С приездом в Семипалатинск молодого, хорошо об­разованного прокурора барона Врангеля жизнь Достоевского совсем стала светской. Он даже посещал генерат-губернатора и других высших чиновников города.
В Семипалатинске Ф.М. Достоевский был произведен в офицеры, женился. Его вернули в дворянское сословие. Фактически император Николай I простил бунтаря, и уже через несколько лет ему разрешили переехать в 11етербург.
Долгое время Советская власть принижала Достоевского-писателя, относя его к реакционным деятелям российской культуры. Мы мало что знали о его писательском творчестве и тем более о его жизни. Поэтому рассказ нового знакомого произвел на меня глубокое впечатление, а личность Достоевского вызвала неподдельный интерес. Закончилась эта встреча уже поздно вечером.
109
На следующий день я выехал на полигон для выполнения слу­жебного задания, связанного с подготовкой испытания очередного изделия — ядерного заряда.
А дальше продолжалась жизнь и научная деятельность. Но До­стоевский после той беседы засел в моем сознании. Уже в Обнинске прочитал практически все его собрание сочинений. С «Братьями Карамазовыми» познакомился еще в студенческие годы, и потом этот роман перечитывался не один раз.
На рубеже XX и XXI веков появилась интересная литерату­ра /3, 4/ о жизни писателя, где я позднее нашел подтверждение многому тому, что услышал тогда в Семипалатинске от случайного экскурсовода, в том числе о духовной эволюции внутреннего мира Достоевского. Увлечение идеями утопического социализма привело Достоевского на грань смерти. Обычно революционно настроенная молодежь продолжала свою борьбу до победы или до своей гибели. Судьба распорядилась с Достоевским по-другому. Каторга и ссылка, где он близко познакомился с народом, произвели духовный переворот в его мировоззрении. Во время ссылки он читал Библию, занимался богоисканием, осмысливая истоки влияния христианской религии на духовный мир человека. По-видимому, именно талант писателя увел Достоевского от открытой, прямой борьбы с пороками общественного строя в мир исследования проблем человеческой души.
На фронтоне государственной публичной библиотеки в Москве отсутствует барельеф Достоевского. В свое время его, по-видимому, не сочли достойным возвести в ранг великих писателей. Но здесь напрашивается следующее сравнение. Если К. Маркс, как ученый, вскрыл внутренние процессы капиталистического общества, то Ф.М. Достоевский, как писатель, дал анализ человеческой личности в этом обществе, его воздействия на душу человека. В этом величие гения писателя Достоевского, оказавшего большое влияние на рус­скую, да и на мировую литературу. Да, на фронтоне государственной публичной библиотеки отсутствует барельеф Достоевского. Но зато по праву именно Ф.М.Достоевскому был установлен памятник на лестнице к этой библиотеке. Для меня сидящая сутулая фигура Федора Михайловича, преисполненная каким-то внутренним драматизмом, олицетворяет весь трагизм его душевного мира, философию его души. Этот памятник сродни андреевскому Гоголю, что сейчас находится на Никитском бульваре. Сейчас невозможно не обратить внимания на этот памятник Достоевскому, который как бы сближает нас с ним.
НО
В Пятигорске
Помню, как в Пятигорске в мемориальном квартале М.Ю. Лермон­това экскурсия началась с дома Верзилиных, где когда-то собиралась в основном молодежь. В этом доме собственно и произошла ссора поэта с Мартыновым. Экскурсовод, молодая элегантная женщина, говорила о последнем приезде Лермонтова на Кавказ, о его творчестве, связанном с этими местами.
В рассказе фигурировали десятки фамилий из его окружения и названия окрестных мест, где развивались события «Героя нашего времени», и факты того периода жизни. Но вот группа перешла в домик Лермонтова, скорее даже в хату с соломенной крышей.
Экскурсовод оживилась, стала эмоционально говорить о его по­эзии, о том, что вот именно здесь были написаны за несколько месяцев до роковой дуэли пронзительные, но немного отрешенные строки:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой...
Именно сюда поздно вечером после роковой дуэли с подножья горы Машук привезли бездыханное тело поэта. Погода в тот день скорбела и рыдала проливными дождями. А экскурсовод продолжала с каким-то неподдельным чувством читать стихи последнего периода поэта:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит...
Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть...
А в конце той экскурсии меня уже не покидало ощущение глубоко­го одиночества и какой-то роковой обреченности Лермонтова. Рассказ о последнем периоде его жизни она закончила стихами:
Пет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье...
Как позднее выяснилось /5/, эти строки не были обращением к конкретной женщине. Это образ прошлого, воспоминания. Это сию­минутный взрыв чувств пятигорского, последнего периода жизни М.Ю. Лермонтова. И эта неказистая хата, и эти щемящие душу стихи
111
усиливали представление трагизма событий лета 1841 года. Да, именно так все и было, да, именно так нелепо оборвалась жизнь национального гения России.
Подлинность исторических свидетельств прошлого воздействует всегда эмоционально, приводит в движение фантазию, порождает свое восприятие исторических событий, пусть даже в самом малом...
Тургеневские места
А вот впечатления от посещения тургеневских мест в Орловской губернии. В Спасском-Лутовинове, родовом имении И.С. Тургенева, сохранился парк, посаженный еще в начале XIX века. Парк прекрас­ный: заросшие пруды, липовые аллеи, вековые деревья.
Знаменитый дуб за оградой, которому писатель на склоне лет из Парижа просил поэта Я.П. Полонского поклониться. Многие деревья, в том числе и этот дуб на отдельной поляне, были посажены непо­средственно им. Парк будто создан для уединения и размышления. Как свидетельствуют современники, Иван Сергеевич подолгу бродил но его аллеям.
А его имение было восстановлено после пожара в начале XX века. И хотя обстановка подлинная (родственница Тургенева вывезла се за несколько лет до пожара), не было ощущения, что это именно турге­невский дом. Возможно, слишком новенькие стены дома и свежестру­ганые половицы свидетельствовали о «подделке», пускай и хорошей. Не было исторической подлинности. Во всяком случае, тогда в том доме не чувствовался настрой лирического стихотворения в прозе «Как хороши, как свежи были розы...».
Самое примечательное, что в эту поездку я разыскал Бежин луг. Он находится рядом с маленькой деревушкой, которая со времен Тургенева называется так же. Все это находится примерно в 10 км от симферопольской автомагистрали. Однако не было ни указателей, ни хорошей дороги. Помог его найти старожил-старик. Он показал даже то место, где был костер в ту ночь, которую описал Тургенев. По-ви­димому, он не первый раз показывал это место.
Когда-то здесь было село Бежино, первыми жителями которого были беглые люди. «Бежино» означало место, где можно было найти спокойное убежище. От этого поселения и получил название луг. Ко­нечно, ничего особенного — обычный заливной луг, окруженный дугой высокого берега маленькой извилистой речушки. Однако цветистая
112
трава, заросший берег, отсутствие внешних признаков «цивилизации», мусора от так называемых туристов (последнее, скорее всего, из-за от­сутствия указателей) и, возможно, выдумка случайного экскурсовода о месте костра создали обстановку тургеневского рассказа. Луг встре­тил нас (в поездке я был вместе с женой) ярким солнцем, прозрачным воздухом. «Бежин луг» — само название звучит величаво, как Мещеры Паустовского. Он не связан пи с какими большими историческими со­бытиями, и все же этот луг действует на нас с неотразимой силой, мы наполняемся благоговением перед простой природой, перед россий­скими красотами. Мы тогда также разожгли небольшой костер. Кругом ни единой души. Постепенно в низину луга опускался плотный туман. Его белый клубяшийся полог медленно приближался к нам. И вот он накрыл весь этот луг. Рельеф местности здесь холмистый, и ночью за­блудиться легко. Иван Сергеевич, видимо, возвращался в имение брата (село так и называется — Тургенево), которое находится поблизости от Бежина луга.
Мы сидели у костра. Спускалась чудная ночь, прохладная, свежая. А утром было, как у Тургенева — заря разгоралась, дул предрассветный ветер и тихо всплывало багровое солнце. Какое-то восторженное ощу­щение почувствовали мы от близости к той самой русской природе, которую так любил Тургенев.
К сожалению, в Орле почти не осталось тургеневских мест. От «Дворянского гнезда» — только одна беседка на спуске к реке. Дворянские дома в 80-е годы XX века исчезли, а заодно и деревья того времени. Старина отступает, как «вишневые сады». А ведь можно же было сохранить мемориальную зону Тургенева, тихую мощеную улицу с дворянскими усадьбами. Эта подлинная музейная тишина, как мне представляется, особенно нужна современному человеку, она позволила бы ему отдыхать от динамизма жизни, от урбанизации и дисгармонии больших городов.
Встреча по пути в Оптину пустынь
Слов нет, большое удовольствие получаешь от поездок по России по местам, связанным с жизнью известных людей. Встреча с историей может произойти самым неожиданным образом.
Взять, например, такой случай. Летом в начале 80-х годов мы с женой поехали в знаменитую Оптину пустынь, что расположена не­далеко от города Козельска. По пути, проезжая село Нижние Прыски,
113
я свернул к церкви, стоящей неподалеку от дороги. Церковь старая, небогатая, но ухоженная. Справа от храма находится кладбище. Ма­ленькая древняя старушка занималась своим делом, ухаживая, как потом выяснилось, за фамильным захоронением дворян Кашкиных. Спросив ее о том, кому посвящена эта церковь, мы услышали длинный рассказ о Преображении Господнем и что церковь так и называется. За свою жизнь старушка многое видела: и безбожие, и лютых немцев в войну, и многое, многое другое. Но самым интересным оказалось то, что она видела и даже разговаривала с графом Л.Н.Толстым. Как? Оказывается, совсем молоденькой девчонкой она работала в пекарне Шамординского женского монастыря, что находится недалеко от Оптиной пустыни. Несостоявшаяся женитьба Тургенева на сестре Толстого Марии Николаевне чуть было не закончилась дуэлью между ними. Мария Николаевна ушла в этот монастырь и прожила там оста­ток жизни. Лев Николаевич изредка ее навещал. В последний раз это было незадолго до своего трагического ухода из Ясной Поляны. Наша знакомая носила барыне булки, с которыми та очень любила пить чай. У Марии Николаевны наша знакомая встретилась с графом Толстым, на вопросы которого она что-то отвечала. Конечно, в этом событии нет ничего интересного для литературы и истории. Но сам факт нашей встречи с человеком, говорившим с самим графом Л.II. Толстым, вы­зывает работу фантазии. Можно представить, как внимателен был он к своей сестре, какая семейная близость их связывала. Неудивительно, что Лев 11иколаевич многократно заезжал в Шамординский монастырь к сестре, в том числе на пути к роковой станции Астапово.
Конечно, мы заехали в Шамординский монастырь. Могилы Марии 11иколаевны не нашли. Оказывается, в 20-е годы там организовали ком­муну, затем на территории монастыря работал сельскохозяйственный техникум. Молодежь жила здесь же. Кладбище сравняли, и на его месте проводились увеселительные мероприятия. Новая жизнь — новые по­рядки, и воинствующий атеизм разрушал тысячелетнюю веру в Христа. Сейчас (2005 г.) монастырь постепенно восстанавливается. После тщательных поисков найдена и обустроена могила М.Н. Толстой.
Л дальше — Оптина пустынь, где многократно бывали Л.Н. Тол­стой, Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь. Именно эти места Федор Михай­лович описывает в «Братьях Карамазовых» в связи с уходом младшего Карамазова — Алеши — в монастырь служить Богу.
Кстати, калужская земля самым тесным образом связана и с рус­ским грузином Булатом Окуджавой. После окончания Тбилисского
114
университета владимирская земля негостеприимно его встретила, и он был перераспределен учителем русской словесности в школу, которая находилась на территории Шамординского монастыря. Затем он пере­ехал в Калугу и уже во время «оттепели» вернулся на свою родину, в Москву. Но именно калужская земля стала стартовой площадкой к всенародному признанию его таланта тихо и интеллигентно говорить о жизни.
В Михайловском
В пушкинском Михайловском сразу погружаешься в русскую природу, сохранившую свой первозданный облик еще с тех старых, пушкинских времен. О природе пушкинского заповедника проявляется особая забота. Старый парк с красивой липовой аллеей Керн, где, по преданию, Анна Петровна споткнулась и тем самым оставила свой след, дав свое имя этой аллее. Глубокий след Керн оставила также и в сердце Александра Сергеевича — яркое чувство к ней выражено в хорошо из­вестном признании: «Я помню чудное мгновенье...».
Озера с зеркальной гладью, уходящей к горизонту, леса, леса... Рядом в Тригорском была усадьба, где жила большая семья П.А. Оси-повой, с которой дружил Александр Сергеевич. Он часто ездил к ним в гости. В одно из последних своих посещений на опушке соснового бора Пушкин заметил разросшуюся сосновую поросль. И поэт в этом увидел рождение молодого, нового поколения, восклицая:
Здравствуй, племя Младое, незнакомое!
Ах, какая красивая аллегория! Образ будущего. Как будто поэт говорит о молодежи, о зарождении ростков нового.
И через Михайловскос, его природу, домик няни мы видим истоки Пушкина. А сейчас в том месте стоят и шумят вновь посаженные три сосны, напоминая о поэте...
У Никитских ворот
В начале своей научно-технической деятельности во ВНИИЭФ (г. Саров) меня интересовали ГИН — генераторы импульсного напря­жения. С ГИН я хорошо был знаком еще в студенческие годы в МЭИ. Они широко используются для имитации воздействия атмосферного
115
электрического разряда (молнии) на линии электропередач. Интере­суясь конструкцией ГИН, я нашел один из них в Москве в Энерге­тическом институте имени Г.М. Кржижановского. Высоковольтная лаборатория находилась в церкви Большого Вознесения, что рас­положена у Никитских ворот. Красочная вывеска свидетельствовала, что в церкви проводились исследования в области высоковольтной электротехники.
11ерковь имеет большой купол, и это позволило использовать куль­товое здание для размещения ГИН. В куполе подвесили на обычных тарельчатых изоляторах конденсаторы, которые соединялись последова­тельно через воздушные разрядники. ГИН позволял получать импульсы напряжения до 5 миллионов Вольт. Несомненно, это было красивое техническое решение по использованию купола в научных целях.
Обстановка в церкви в то время (середина 50-х годов) была ха­рактерной для лабораторий: вдоль стен — конденсаторы, аппаратура и другие атрибуты научной деятельности. На полу коеггде разлито конденсаторное масло, присыпанное опилками и песком. Так совре­менная техника была окружена стариной.
Я с интересом наблюдал, как между огромными шарами проскаки­вала длинная искра — маленькая модель молнии. Меня интересовала техническая сторона деятельности лаборатории у Никитских ворот до тех пор, пока научный сотрудник, сопровождавший меня, не рассказал о том, что именно в этой церкви А.С. Пушкин и феврале 1831 года венчался с Натальей Гончаровой. Он продолжал, как штатный экс­курсовод, рассказывать о том дне жизни поэта, показал место, где стояла молодая пара и как происходило это венчание при закрытых дверях и без посторонних участников. Как во время венчания упали крест и Евангелие, когда они обходили их кругом. Для суеверного Пушкина это было плохим предзнаменованием. И еще много других деталей, которые сейчас я уже не помню. Вот уж воистину современная техника встретилась с историей. Сейчас церковь восстановлена и ис­пользуется по назначению.
Но эти места, овеянные героизмом русской армии в 1812 году, нужно сохранить в первозданном виде, восстановив перелески, из-за которых конница Платова нанесла удары по флангам Мюрата, и многое другое из ландшафта того времени.
Хотя Бородинское сражение и не разгромило армию Наполеона, однако позволило выиграть кампанию в целом. И неважно, что у под­ножия гробницы с прахом Наполеона, что находится в Париже, начер­тано слово «Москва» наряду с названиями других столиц европейских государств, занятых Наполеоном. Но только из Москвы он вынужден был поспешно бежать, понимая неизбежность своего краха. Французы берегут свою историю. Мы с ними по-разному относимся к Бородин­скому сражению. Для русских это была победа, и это естественно. Но вместе с тем историческое величие Наполеона несомненно. История также позволяет проявлять субъективное восприятие событий. Кста­ти, в соборе Инвалидов в Париже, где покоится прах французского императора, ощущается какое-то невероятное воздействие чего-то на психику человека, когда обходишь круг за кругом гранитный постамент с его гробницей.
Для нас, русских, Бородинское поле — святыня, на которой лишний раз не грех возгордиться нашим прошлым. А сейчас ежегодно на нем проводятся грандиозные красочные шоу, театрализованные представ­ления событий 1812 года. Игра в войну. Но война — дело трагическое и омерзительное. Слишком высокая цена платится в любой войне, а в той сгорела Москва, подверглось разорению все вдоль Смоленской дороги, погибли сотни тысяч людей. Я мальчишкой пережил войну 1941-45 годов в Подмосковье, когда немецкие войска яростно на­ступали на Москву. Многое из ужасов войны видел своими глазами. Поэтому мне кажется, что лучше бы найти другой способ отмечать Бородинскую годовщину, например, большим музыкальным концер­том под открытым небом.
Музыкальная история
Когда проезжаешь Клин, что находится в северной части Подмо­сковья, то невольно вспоминаешь о П.И.Чайковском. Город заштатный, вытянувшийся вдоль ленинградской автомагистрали. Когда-то это был город ямщиков, почтовых перекладных, растянувшийся вдоль тракта. Но есть там одно место, которое притягивает к себе. Я много раз на автомашине проезжал Клин по пути в Удомлю на Калининскую
117
Русское поле
Бородинское поле. В мое посещение в начале 80-х годов оно было засажено сахарной свеклой. По-видимому, местные руководители власти этим хотели содействовать выполнению продовольственной программы партии по обеспечению населения продуктами питания.
116
АЭС и каждый раз испытывал волнение от встречи с этим островком музыкальной истории России.
Справа от дороги Москва-Петербург в небольшом тенистом парке из старых лип и берез расположился двухэтажный особняк. Чайковский арендовал эту дачу, которая была в то время за пределами городка, и любил здесь проводить лето. К этому времени была забыта его нелепая женитьба, произошел разрыв с музыкальной фанаткой фон Мекк, материальная зависимость от нее позади. И обязанности профессора консерватории тоже позади. Теперь он всемирно известный композитор, автор многочисленных произведений, которые часто ис­полняются и в старом, и в новом свете, и у себя на родине. Он живет на свои многочисленные гонорары и может себе позволить заниматься только сочинением музыки. Никто и ничто не отвлекает и не мешает ему. У Чайковского сформировался свой особый внутренний мир с ощущением полной свободы. Его жизненная эволюция приводится в интересной книге /6/, написанной в том числе благодаря общению автора с людьми, близко его знавшими.
Здесь на даче возле Клина весной 1893 года Петр Ильич задумал написать большое программное произведение — новую (шестую) сим­фонию, оказавшуюся последней. Именно здесь родилась вторая часть с трагично-минорной темой сродни моцартовскому «реквиему». Кстати, Чайковский благоговел перед этим гением большой музыки. Вторая часть симфонии — что это? Предчувствие близкого нелепого конца?
В октябре 1893 года для участия в первом исполнении б-й сим­фонии ГГетр Ильич выехал из Клина в Петербург. Он был спокоен в ожидании своей судьбы, ведь до сих пор она была благосклонна к не­му. Ничто не предвещало трагедии. Правда, закончив дирижирование, Петр Ильич не стал свидетелем своего триумфа. Друзья и публика сухо встретили его новую музыку, не поняв ее. Мелодичные отдельные части симфонии контрастировали между собой, как это часто бывает в жизни. А судьбу национального гения решил случай — стакан воды из графина, выпитый за завтраком со своими братьями, оборвал его жизнь. В то время была эпидемия холеры. Во всяком случае, в его неожиданной кончине в расцвете сил музыкального гения много та­инственного и неясного. И каждый раз, проезжая Клин, вспоминаю вопрос Германа из «Пиковой дамы»: «Что наша жизнь?» И в ушах звучит ответ — игра случая...
А заканчивается 6-я симфония мажорно, с большой силой и подъ­емом утверждая право на жизнь! Ведь первоначально она называлась «Жизнь».
118
Царская трагедия
На Урал я переехал весной 1958 года и сразу начал знакомиться с его природой и историей. Одно из первых впечатлений относится к Свердловску (ныне снова Екатеринбург). О том, что в этом городе сразу же после Октябрьской революции, или, точнее, большевистского переворота, оборвалась царская династия Романовых, я знал со слов матери. К этому времени Николай II уже был просто гражданином России Николаем Александровичем Романовым, но большевики очень боялись восстановления монархии. Зверский расстрел всей царской семьи произошел в Екатеринбурге летом 1918 года в доме горного инженера Ипатьева. Этот дом я и начал искать. Разумеется, никаких указателей, доступной исторической литературы в то время не было. Но так или иначе, я нашел в центре города переулок, где находился этот «дом особого назначения», как его называли летом 1918 года. Дом располагался за высоким забором. Одноэтажный, вытянутый, приземистый фасад дома, судя по внешнему виду, стены кирпичной кладки были толстыми и имели архитектурное оформление в виде резных украшений. Дом расположен на склоне, поэтому в нем был полуподвальный этаж, где, собственно, и произошел расстрел царской семьи. Фасад и кое-какие его детали можно было рассмотреть через щели в заборе. Напротив дома — церковь Вознесения, а перед ней в скверике — пафосный памятник уральским комсомольцам. Внешне все обычно, но никаких признаков жилого в этом доме. Серый, давно покрашенный забор, из-под него росла высокая сорная трава. Я не­однократно бывал возле этого дома и летом, и зимой, пытаясь пред­ставить себе, как происходил расстрел царской семьи. По фотографиям в журналах «Нива» и «Родина» начала XX века, годовые подшивки которых мне доводилось неоднократно перелистывать в Калугеу своей бабушки Александры Петровны, я знал в лицо детей и супругу по­следнего российского императора. Четыре миловидных дочери и сын с лицом, полным печали. Подшивки старых иллюстрированных жур­налов и старые книги находились в сундуках, на погребе и в чуланах и были доступны мне с разрешения бабушки. В доме книжных полок не было, советская литература не собиралась. Только пачка старых нот лежала на рояле.
Сейчас достаточно литературы о последнем периоде жизни Ро­мановых. Взять хотя бы книгу М.К. Касвинова «Двадцать три сту­пени»/7/. В ней это кровавое событие лета 1918 года описывается
119
и трактуется с классовой позиции понимания исторических событий. И книгу Эдварда Радзинского «Николай II. Жизнь и смерть»/8/, где рассказывается о последних месяцах династии Романовых с по­зиции человеческого сострадания к этой семье с трагической судьбой. В самом деле, глава такого огромного государства был заурядным ин­теллигентом, плывшим по волнам истории. К тому же ему страшно не везло: целый ряд государственных неудач, роковых ошибок и, наконец, отречение — и царствование Николая II закончилось так трагично на Урале.
Ну где же России было набраться государственных мужей? Ведь, как показывает история, правителей масштаба Петра I, Екатери­ны II, Александра II появлялись раз в столетие. Да, велика Россия, но колея монархии была слишком узкой для исторического выбора правителя.
Во времена Ельцина, когда он был секретарем Свердловского обкома КПСС, вроде бы по указанию из Москвы дом Ипатьева был снесен. И уже в 90-е годы на его территории на косогоре была построена часовня в память о трагической кончине династии Романовых.
Калуга
Наверное, у каждого есть очень близкий по своему духу город. У меня, пожалуй, это Калуга, родина моей матери, и вообще, мои кор­ни тесно связаны с калужской землей. Калуга — милый моему сердцу город центральной России.
Южную часть города от так называемой «градской» части отделяет каменный мост кирпичной кладки через глубокий Березуйский овраг. Мост построен еще во времена Екатерины II. С одной его стороны начинаются Присутственные места — административный старый ансамбль центральной части города, сооруженный по проекту архи­тектора П.Р. Никитина.
А дальше находится площадь с изящными торговыми рядами, ав-.., тором проекта которых считают знаменитого зодчего В.И. Баженова, уроженца калужского края.
По другую сторону каменного моста начинается южная часть ста­ринного города с въездом через знаменитый сосновый бор вдоль реки Оки. На косогоре — настоящая ракета, такая же, на которой совершил свой космический полет Юрий Гагарин. Недалеко — мемориальный дом-музей К.Э. Циолковского. Подъем Смоленской улицы с церковью
120
Спаса за Верхом, где у моего деда — священника Василия — был при­ход. Здесь же, недалеко, в Смоленском переулке стоял старый дере­вянный дом №11, где долгие годы жила моя бабушка и другие близкие родственники. «Стоял» потому, что его снесли при строительстве обе­лиска в честь первого полета в космос Ю.А. Гагарина. При доме был сад, утопавший в зелени, заросший вишнями, яблонями, ягодными кустарниками и цветами, с дурманящим запахом флоксов по вечерам и пышными темно-бордовыми пионами.
Помню довоенную Калугу времен конца 30-х годов. Летний зной, а вечером прохлада. По вечерам из загородного парка доносились низкие звуки духового оркестра. Парк и сейчас находится на окраине города, на косогоре, с величественным видом на Оку и сосновый бор. Прекрасная провинциальная окраина старого города, основанного в 1371 году, с дремлющими улочками, патриархальным бытом, домами с закрывающимися на ночь ставнями. Улочки, мощенные булыжником, зарастали татарником вдоль глухих заборов. Кое-где и сейчас сохра­нилась прелесть старой деревянной Калуги с вековыми деревьями, по уже не закрывающимися ставнями. Сегодня старая Калуга отступает под натиском новых офисов, под напором современности. Дом графа Салиаса, автора первого описания пугачевского бунта, сейчас встро­ен в офис какой-то фирмы. Старая Калуга постепенно исчезает под натиском деловых людей, как это образно было показано Чеховым в «Вишневом саде» («вдруг раздался стук топора»).
Недалеко от Смоленского переулка расположена улочка, спуска­ющаяся к Оке. Внизу находится последний дом, где, собственно, и про­исходила наиболее продуктивная научная деятельность Циолковского. Моя мать хорошо его помнила. Внешне он был странным человеком, мечтавшим в сонной Калуге того времени о прорыве человека в кос­мос. Летом он ездил на велосипеде за город в сосновый бор в пальто и в черном котелке. Современный Паганель. Моя тетка училась у него в школе. Ученики, слушая его глухой голос, с трудом понимали мате­матику и физику, которые он им преподавал.
Во время учебы в институте я зимой и летом проводил каникулы в Смоленском переулке. Летом я ночевал на террасе, выходившей на правый берег Оки, оттуда хорошо были видны Ромодановские дворики, старинное село с острым шпилем колокольни, и уходящие вдаль заокские просторы. А рано утром тишину нарушала перекличка местных петухов.
121
Я исходил с фотоаппаратом все окрестности. Летом в знойный день легко дышалось в сосновом бору, воздух насыщен запахом хвои, а под шапками вековых сосен — прохлада. В заокских лугах аромат полевых цветов опьянял, было приятно поваляться часок-другой в высокой тра­ве. Перелески, трели жаворонков — одним словом, блаженство. Зимой я бродил по тем же местам с фотоаппаратом, упрятанным под пальто, чтобы лучше работал его затвор. Находил красивые виды русской зимы. А вечером — книги, старые журналы начала двадцатого века. Бабушка угощала чаем с пареньем, а варить его она была большая мастерица. Это был беспроблемный период моей юношеской жизни. Тогда о бу­дущем не думалось — и так было хорошо. Но это долго продолжаться не могло. После окончания института надо было входить в большую самостоятельную жизнь. Тревог не было, хотя с предстоящей работой у меня была полная неопределенность. Куда поеду? Чем буду зани­маться? За меня это решала судьба, и за то, как она это сделала, я ей очень благодарен.
Живя сейчас в Обнинске, я изредка бываю в Калуге, хожу по тем же самым улицам, которые знаю давно. Иногда от нахлынувших вос­поминаний перехватыиает дыхание и на глазах выступают слезы. Чем дальше уходит то время, тем больше виды старой Калуги взывают щемящие чувства о прошлых годах. Иногда я захожу на Пятпицкое кладбище поклониться своей бабушке Александре Петровне 11оповой. Возвращаюсь в Обнинск и снова продолжаю заниматься технической физикой.
Я уже не раз предпринимал попытку найти деревенские корпи своего отца. Последний раз обзавелся региональным атласом Ка­лужской области 2005 года. Из современной Калуги дорога пошла в сторону Тулы, примерно на сороковом километре имеется поворот на Борисовку, и от нее остается с десяток километров до цели — де­ревни Волки. Отсюда из многодетной семьи происходят мои корни. На атласе в скобках имеется пометка «Волки (нежил.)», т. е. нежилая. Кругом остатки жилых деревень и лишь одна нежилая -- обидно. Езда по проселочной дороге на первой скорости, местами днище автомаши­ны задевает грунт. Но желание добраться до цели заставляет двигаться вперед. Проехал соседнюю деревню Кременево. Навстречу «Нива» с московскими номерами. Взаимно останавливаемся. Спрашиваю про Волки. Уверенно отвечают, что туда не проехать, дорога густо заросла кустарником и деревьями, пройти тоже невозможно, хотя осталось всего несколько километров. Да, Волки — нежилая деревня. Жите-
122
ли ее покинули, а кирпичные дома окрестные жители разобрали на хозяйственные нужды. Оказывается, кругом деревни с деревянными домами, а в Волках были кирпичные, и тем не менее деревня сейчас нежилая. Любопытно и странно. Пассажиры «Нивы» говорят все это уверенно, со знанием дела. Сами, оказывается, едут из соседней деревни Зябки, что рядом с моей целью. Они хорошо знают здешнюю местность. По-видимому, их родители переехали в Москву, и вот теперь они навещают родственников в этой глуши. Это даже не глушь, а ка­кая-то непроезжая глухомань. А ведь когда-то, каких-то сто лет тому назад, здесь жили крестьяне, занимались своим делом, кормили семьи, а сейчас — поля кругом заросли бурьяном по пояс. Жизнь уходит из этих мест. Еще нам встретились две автомашины тоже с московскими номерами. Мы уже не расспрашивали их, и так все ясно. Тоскливо и горестно за нашу крестьянскую глубинку. Она вымирает, и только московские дачники посещают эти места. Велика Россия, а сейчас без современных дорог она превращается в запустение. Раньше для езды на лошадях достаточно было любого проселка и жизнь теплилась даже в такой глубинке. А ведь до асфальтированной дороги Калуга - Тула всего каких-нибудь 12-15 км.
Однажды в самолете
Весной 2001 года я вылетал в Софию в командировку для согласо­вания поставки манипулятора па болгарскую АЭС «Козлодуй». Билет на самолет мне приобретало ЗАО «Атомстройэкспорт», через который осуществлялись все формальные связи с болгарской АЭС. Мой билет оказался в салоне бизнес-класса. Это передняя часть салона ТУ-154 с сиденьями через одно. Я сел согласно номеру места на посадочном талоне, хотя большинство кресел были пусты. Рядом уже сидел пасса­жир, очень похожий на Егора Гайдара. Но я был не уверен в этом. Одно дело, когда известные личности мелькают на телевизионном экране. В той или иной степени человек обладает талантом актера — способ­ностью публично играть какую-то роль. Другое дело — поведение этой известной личности в обыденной житейской обстановке.
Я быстро понял, что рядом со мной действительно Е.Т. Гайдар, внук Аркадия Гайдара, идеолог экономической революции в России. Мне не хотелось прерывать его отрешенное состояние.
В бизнес-салоне угощали вином, коньяком, принесли приличный завтрак. Гайдар от всего отказался. Укрылся пледом и уснул. Так про-
123
должалось примерно с час. В конце концов во мне возобладало простое любопытство: как же Ельцин додумался осуществить антикоммуни­стическую революцию? Когда мой сосед проснулся, я спросил:
— Егор Тимурович?
— Он самый.
Завязался разговор, при этом я понимал всю банальность его на­чала. [ 1о чтобы придать этому разговору значимость и вес, я сказал, что участвовал в работах в Арзамасе-16 и, вообще, в концепцию коммуни­стической собственности верю средне — мало ли что в книжке можно на­писать? Здесь я воспользовался стилем Маяковского. В итоге разговор оживился. Я спросил, что, по его мнению, является двигателем в раз­витии истории человечества (ни много ни мало)? Сначала он говорил о застое, о стагнации в социалистическом обществе «всего и вся», о том, к чему мы пришли в конце 80-х годов. Гайдар говорил блоками своих лекций, скороговоркой, как он умеет это делать, когда входит в роль пропагандиста политэкономии. Все это я и раньше слышал от него с экрана телевизора. И на вопрос, в какой степени Ельцин осознанно начал внедрять рыночные отношения, Гайдар задумался, долго молчал, а затем скороговоркой ответил. Смысл состоял в следующем. Как-то он был с Ельциным в Нижнем Новгороде. Принимал их губернатор Б.Е. Немцов. Поздно вечером за ужином шел разговор о том, что же делать дальше? И вдруг Борис Николаевич, обхватив руками голову, глухо простонал: «Что же мы наделали?» Все это я пишу со слов Егора Гайдара — архитектора рыночной экономики в России. В этом воскли­цании, по-видимому, было все: и оценка действий по развалу Союза, и полная деградация экономики, и потеря управлением страной. Как мне представляется, Ельцин, получив безграничную власть, кстати, с по­мощью народа, совершенно не знал ответа на традиционный русский вопрос «Что делать?». А молодое окружение быстро воспользовалось таковым состоянием своего лидера и превратило перестройку Горбачева в перестройку социализма в капитализм. В истории это было впервые, поэтому демократы «наломали много дров» в 90-е годы. По мнению Гайдара, другого пути у России не было. Только рыночные отношения, только частная собственность на средства производства позволили бы оживить в России общественно-производственную жизнь.
В продолжение разговора я сказал, что в молодости на меня боль­шое впечатление произвел рассказ его деда, Аркадия Гайдара, «Голубая чашка», на что Егор Тимурович что-то буркнул, и я понял, что эта тема ему не интересна.
124
Самолет уже подруливал к аэропорту Софии, и Гайдар напоследок спросил, правильно ли он назначил министром по атомной энергии В.Н. Михайлова? Я ответил положительно, умолчав, что это мой хоро­ший старый знакомый. На прощание Гайдар оставил свой московский телефон и пригласил продолжить начатый случайно разговор.
Но этой любезностью я так и не воспользовался.
Обед с Шолоховым
Это было в сентябре 1959 года. Я находился в командировке в Мо­скве. Днем я вышел из здания Министерства среднего машинострое­ния на Большой Ордынке, прошел Малый и Большой Москворечные мосты, Красную площадь и зашел в ресторан «Гранд-отель», что на­ходился на площади Революции. Это старинный элегантный ресторан, упоминаемый Гиляровским в рассказах о Москве и москвичах. Под­нявшись по ажурной чугунной лестнице на второй этаж, я прошел в угловой зал. Возле окна на двух столиках стояли таблички «занято». Расположившись за соседним столиком без такой таблички, я стал изучать меню. Через некоторое время появился М.А. Шолохов с се­мьей — женой, двумя детьми — и мужчиной-инвалидом на костылях. Как стало потом известно, Хрущев в скором времени вылетал с визитом в США и взял писателя в группу сопровождения. Так я волею случая оказался за обедом рядом с Шолоховым.
К этому времени у меня к нему было двойственное отношение. Еще в школе в старших классах учительница по литературе рассказывала разные интересные литературные истории. В частности, от нее мы впервые услышали о спорах относительно романа «Тихий Дон», про­изведении, безусловно, гениальном, эпохальном. Вместе с тем, у меня возникал вопрос, как это двадцатидвухлетний юноша мог так глубоко проникнуть в любовные отношения между мужчиной и женщиной? Даже если учесть, что четвертая книга «Тихого Дона» была написана Шолоховым в тридцать лет, все равно у меня вызывает изумление талант такого юного писателя. Это можно сравнить только с ранним Лермонтовым, но тот был поэтом, а проза требует осмысления жизни и зрелого возраста.
При чтении романа Шолохова обращает на себя внимание, как написаны первая и вторая части первой книги «Тихого Дона». Стиль, словарный состав, местные обороты и даже отношение к мелеховскому двору и его обитателям сильно отличаются от повествования о доме
125
Мохова. Что это: художественный прием или слабо подогнанные тек­сты? И так можно найти еще несколько отрывков в романе, которые кажутся написанными двумя разными авторами.
Я сидел за соседним столиком и, наблюдая за живым лицом писателя, хотел понять этого человека, озадачившего своим ранним творчеством читателей. В дальнейшем подняться выше «Тихого Дона» Шолохов уже не смог, продолжая долгую свою жизнь писателя прак­тически одного гениального произведения.
Но, в конце концов, какая читателю разница — был Шекспир или это коллективное творчество? Важно, что мы услышали сокровенный вопрос человеческой души: «Быть или не быть?» По большому счету, мне все равно: сам ли Шолохов создал эпопею «Тихий Дон» или основой послужили записки какого-то есаула. Главное в том, что в литературе есть «Тихий Дон», который будет волновать и последующие поколения читателей. Им будут зачитываться снова и снова, переживая трагедию его героев. Шолохову мы должны быть благодарны за то, что на свет появился «Тихий Дон», а то ведь рукопись того есаула могла бы до сих пор пылиться на чердаке, а то и совсем исчезнуть — пожар, половодье или что другое. Пусть историки, литераторы и филологи продолжают спорить, был Шекспир или не был на белом свете, является ли Шолохов единственным автором или нет — меня как читателя сейчас это уже не интересует, но до сих пор волнует судьба Аксиньи и Григория. Конечно, завершение «Тихого Дома», когда от шальной пули нелепо погибает Ак­синья, — чисто шолоховский конец, а при чтении описания ее похорон наворачиваются слезы, и имеете с писателем сожалеешь о жестокости в жизни. Видимо, так надо было распорядиться судьбой героев «Тихого Дона» и по-другому писатель не мог закончить свою эпопею.
Вот какие мысли породила случайная встреча с Шолоховым в ре­сторане «Гранд-Отель». Дискуссия о происхождении «Тихого Дона» продолжается, и вряд ли удастся установить истину. А нужно ли это делать? Главное — у нас па книжных полках стоит «Тихий Дон».
Случай в автобусе
Это было летом, наверное, 1955 года. Я возвращался в г. Саров во ВНИИЭФ, будучи в Москве в командировке. Самолетом вылетал из Внуково.
Автобус в аэропорт отходил с площади Революции от здания, где располагались гостиницы «Москва» и «Гранд-отель». Войдя в автобус,
126
я увидел, что все места уже заняты, кроме одного, где сидел священник в черной одежде. В то время священнослужителей еще было мало, и они редко встречались в общественных местах.
Священник был молод, с рыжими волосами и энергичными черта­ми лица. Я, молодой человек, полуатеист, полуверующий, не мог про­пустить случай, чтобы не вступить в разговор со служителем церкви. Я пишу сейчас о том, что испытывал в тот момент по дороге в аэропорт. Начитавшись философских трактатов Энгельса и Ленина, я начал с во­проса, как же это получается, что он полетит в самолете, ведь там, на небе, должен быть Он — Бог? Спрашивал я громко, чтобы пассажиры в автобусе слышали нашу дискуссию. Ответил он достойно: на то воля божья и тому подобное. Дальше я говорил о каких-то законах физики. Он продолжал спокойно отвечать, демонстрируя при этом хорошие знания науки о природе. Я начал заводиться, напомнив ему о всяких чудесах, стал расспрашивать о плачущих иконах и о другом. Опять получил достойный ответ. Тогда я сослался на Библию, которую читал в Калуге, будучи в гостях у бабушки. В ней, мол, много противоречи­вого. Как же так может быть? I la что он сказал, что писали ее люди и могли кое-что забыть или не так понять в действиях Иисуса. И на этот мой вопрос последовал его достойный ответ. Я начал злиться от своего бессилия, а окружающие прислушивались, и по выражению их лиц было видно, что они не на моей стороне.
Мы подъезжали к аэропорту Внуково. Я вынужден был поблагода­рить своего собеседника за плодотворную дискуссию, и мы расстались без взаимной вражды. Да, священник был лучше подготовлен к раз­говорам на подобные темы. И тогда я начал понимать, что религию нельзя воспринимать так примитивно, ведь она возникла в сознании человека две тысячи лет назад и помогает ему в жизни и сейчас.
Неслучайные встречи
Наш курс студентов МЭИ численностью около 120 человек сфор­мировался в 1948 году и представлял собой пеструю картину: половина москвичей, вторая — провинциалы и военные после армии. Состав в полном смысле интернациональный: русские, евреи, украинцы, грузины, армяне, казахи и даже два болгарина — племянник Г.М. Ди­митрова и сын тогдашнего премьера Болгарии.
Разумеется, все мы были разные и сразу же разбились на большие и малые группы и группки. Объединяли всех только занятия.
127
Среди нас были заметные фигуры... Когда Отар Махарадзе выходил на сцену студенческой самодеятельности и начинал читать монолог царя Бориса «Достиг я высшей власти», то даже студенческая ауди­тория затихала и с изумлением воспринимала в его исполнении от­кровения страдающего человека. Сильный, от природы поставленный баритон звучал красиво и уверенно: «И мальчики кровавые в глазах...» Одним словом, это был царь с измученной душой.
Были у нас и другие талантливые личности — Эдуард Костин, с которым мы дружили весь период учебы в институте. В то время он был страстным энтузиастом-электронщиком, паял днем и ночью.
Или Аркадий Ставицкий, уже на студенческой скамье неожиданно начавший проявлять писательские способности. Он постоянно что-то записывал, ходил на лекции с художественной литературой в руках и, вообще, был балагур и острослов. В факультетской стенной газете изредка появлялись его фельетоны, посвященные быту студентов и их нерадивости. Был у нас один студент маленького роста. Он в аудиторию на лекцию ходил всегда в пальто и был как бы не от «мира сего». И он становился у Аркадия предметом насмешек.
Уже после окончания института у нашего выпуска родилась тради­ция — встречаться каждые пять лет, которая продолжается до сих пор. 11оследняя встреча была весной 2006 года, т. е. традиция продолжается более пятидесяти лет. Интересно наблюдать, как жизнь прошлась по каждому. Наш курс дал нескольких профессоров, главных инженеров больших энергосистем и объединений, гидростанций и других круп­ных предприятий. Болгарин Милей Мариной был послом на Кипре, казах Атабек Арыстанов — министром энергетики еще советского Казахстана. А Эдуард Костин ни разу не появился на «студенческих» посиделках — по-видимому, что-то в нем надломилось внутри. Он остался работать в Москве в престижном институте высоковольтной техники, но отсутствие жилья, ночевки на вокзалах и другие издержки неустроенного быта в таком городе, как Москва, привели к тому, что он бросил научную работу и уехал обратно к себе на родину в Воронеж. Сразу после окончания МЭИ мы еще встречались с ним, но потом он стал всячески избегать периодических традиционных встреч однокаш­ников. «Злые языки» приписывают это влиянию его жесткой жены. Ну да это их дело.
Фамилия Ставицкого одно время мелькала на афишах театра Станиславского на Тверской. Он даже пригласил меня посмотреть его инсценированную версию «Собачьего сердца» М. Булгакова. Мне
128
111 н'дставляется, что это одна из лучших театральных постановок этого 11 роизведения с В. Стекловым в главной роли. Несколько книг Аркадия, стоят у меня на полке.
Отар Махарадзе в 1973 году погиб в авиационной катастрофе под 11рагой. Жаль талантливого человека.
А мы, собирающиеся, каждый раз по-прежнему продолжаем вспо-минать давно минувшее время и делиться своими достижениями. 15се-таки студенческие годы у каждого по-своему действительно были самые счастливые. С каждым разом грустных минут становится все больше — наши ряды стали быстрее редеть. Но происходит смена по­колений. У меня в этом году (2006) две большие радости: мои внучки успешно закончили институты и защитили магистерские дипломные работы. Катя разработала твердотельную лазерную систему с диодной накачкой иттриевого граната, а Оксана провела многофакторный ком­пьютерный анализ при принятии оптимизированного управленческого решения. Обе и дальше собираются развивать свои способности в на­учной сфере деятельности. Желаю им больших успехов в жизни!
Ну как здесь опять не вспомнить слова Пушкина:
Здравствуй, племя младое, незнакомое!
А мы, выпускники МЭИ 1954 года, будем продолжать наши тра­диционные встречи...
Вечный покой
Московские кладбища я начал посещать с осени 1948 года после поступления в МЭИ. Одним из первых был некрополь Новодевичьего монастыря. О нем я и раньше слышал, но то, что увидел — это была история России с ее культурой.
Однажды и забрел в правый угол, и какая-то ухоженность за­ставила меня обратить внимание на памятник из белого мрамора. На постаменте бюст: красивое женское лицо с тонкими чертами, в которых угадывалось женское обаяние. Рука, приложенная к груди, роза мраморного ваяния, надпись «Н.С. Аллилуева» и ниже — «от Сталина». Надгробье поражало тонким выражением скорби раннего ухода из жизни человека. Рядом низкая мраморная скамеечка. Вдали заметил милиционера. Все это меня заинтересовало. В другой раз не­далеко от памятника пожилая женщина занималась уборкой одной
7-1—195
129
из могил. В разговоре она поведала, что сюда на могилу Аллилуевой, изредка ночью приезжает Сталин. Поэтому на монастырской стене были установлены прожекторы. Все это женщина говорила с какой-то таинственностью и в тоже время с большой доверительностью, как будто своему знакомому. Она рассказала еще кое-какие детали об этих ночных посещениях вождя. А ведь тогда еще при его жизни ходили слухи, что Аллилуеву он якобы убил. Нет, как-то эти слухи не вязались с тем, что я увидел на ее могиле и услышал от женщины на Новодевичьем кладбище. Сейчас, когда многое стало известно о трагедии (самоубийстве) Н.С.Аллилуевой, понимаешь, что, не­смотря на всю изощренность злодея, у Сталина было особое отно­шение к жене, возможно, он даже ее любил. Но мне представляется, что, скорее всего, она не выдержала иезуитской формы этой любви к себе. Потом, уже много лет спустя, я снова был на Новодевичьем кладбище и, конечно, подошел к этому мраморному надгробию из белого мрамора. 1 (рожектор убрали, вокруг ее могилы не было такой ухоженности, как раньше. На скамейке появились надписи — запу­стение. Так скоротечна наша жизнь, а уж на кладбище может быть только вечный покой.
Надгробие Л.В. Собинову — на волне из красного гранита повер­женный белый лебедь распростер крылья. Какая красивая аллегория содержится в этой композиции!
Поликарпову — Икар с небесных высот врезается в землю. Он и погиб на своем самолете. В этом надгробии запечатлен миг между жизнью и смертью.
Эрнст Неизвестный создал Хрущеву надгробие в виде каменной глыбы с чередованием белых и черных слоев, а в нише — его бюст с легкой иронической улыбкой, обращенной к потомкам: мол, не так все было плохо.
Но есть загадочные надгробия. На немецком кладбище, что на­ходится в Лефортово в Москве со времен немецкой слободы петров­ского периода, невольно обращаешь внимание на фигуру молодой женщины перед полураскрытой дверью. В первый момент эта ком­позиция воспринимается на бытовом уровне: открыв дверь, женщина задумалась — а что дальше? И только старушка, ухаживавшая за мо­гилами, рассказала любопытную историю, а может быть, пересказала удивительную легенду... Молодую красивую актрису безумно ревновал муж. Были основания или нет, но женщина, стоя перед раскрытой дверью, чувствует близкую трагическую развязку. Входить или не
130
входить? — и стоит она в раздумье. Молодая красивая женщина стала жертвой мужа-ревнивца. Это были ее последние шаги... Ревнивец по­кончил с ней и с собой, и теперь они покоятся вместе.
Скоротечна наша человеческая жизнь. Свежие и старые могилы. С фотографий смотрят жизнерадостные лица. Чего им не хватало? Здоровья. Понятно, что жизнь — это постоянная борьба, временами жестокая. Но человек так устроен, что в этой борьбе сокращает свое пребывание на этом свете. Какова цена наших достижений? Разве можно понять, что уносит с собой каждый в мир иной!
В Тарусе на излучине Оки, на косогоре, находится кладбище, где нельзя пройти мимо могилы художника В.Э. Борисова-Мусатова. На гранитной плите лежит мальчик с запрокинутой головой. В беспомощ­ности повисли руки. Это надгробие символизирует безвременную кончину талантливого художника. Существует красивая легенда, а может быть, и быль: художник, находясь с этюдником на берегу реки, пытался спасти тонущего мальчика, но вернуть его к жизни не удалось. Печально, как, впрочем, все на кладбищах.
На могиле С.А. Есенина на Ваганьковском кладбище в Москве долго стояла безликая серая плита с барельефом поэта. Советское правительство не видело в нем выдающегося русского поэта. И даже, возможно, было причастно к его неожиданной смерти. Долгие годы он был предан забвению. Однако со временем стало ясно, что Есенин — это великий поэт, равный ему так и не появился в XX веке в России. Осо­знав это, благодарные потомки уже в период хрущевской «оттепели» заменили плиту светлым памятником — как бы выходящая из глыбы белого мрамора фигура обаятельного молодого поэта. А рядом по­коится мать, которую он так любил и которой посвятил сокровенные поэтические строки:
Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой Тот вечерний несказанный свет.
...Ты одна мне помощь и отрада, Ты одна мне несказанный свет.
Позади надгробия Есенина покоится ГА. Бениславская, одна из экзальтированных поклонниц, застрелившаяся на его могиле спустя несколько месяцев.
7-Г
131
Светлое впечатление остается от посещения этого мемориала. Здесь всегда много цветов, люди поклоняются его таланту.
Вот и такие истории можно встретить на кладбище, где уже царит вечный покой.
Послесловие к «Прогулкам»
Конечно, эти маленькие прогулки не исчерпывают мой интерес к истории и культуре России. Были поездки на автомашине вдоль западной границы и по Прибалтике, Грузии и Крыму, по Золотому кольцу Центральной России и еще, еще...
Подмосковье — это Абрамцево, Кусково, Троице-Сергиевская лавра, Мелихово, Архангельское и многое другое.
Калужский край — Таруса, Иоленово, Козельск...
На Рязанщине в село Константинове) летом проезжаешь через поспевающие пшеничные поля с березовыми перелесками, предвеща­ющими встречу с Есениным.
Ясная Поляна — это встреча с русским титаном, писателем-мора­листом. Можно долго стоять и размышлять в комнате, где был написан удивительный роман о трагической судьбе русской женщины Анны Карениной, о ее разладе с тогдашним обществом. Почему у нее не сло­жилась счастливая жизнь? Да, любовь между женщиной и мужчиной есть величайшее таинство!
Многое можно увидеть, понять, узнать в окружающем нас мире, если проявить даже простое любопытство.
Hosted by uCoz